«Михаила Ивановича застала разгоряченного работой. Его выбившийся из-под фуражки чуб прилип ко лбу; на брови и нос сползали готовые вот-вот сорваться крупные капли пота. Он обновлял ограду у родительского дома. Того самого, пряслинского».

«Племянницу свою он тоже прописал. Сходство Галины Абрамовой с Лизой Пряслиной ни у кого не вызывает сомнения. Когда Фёдор Мельников (друг Абрамова) стал называть Галю зеленоглазкой Лизкой, она этому (из скромности) сначала противилась. Потом свыклась. Да она и сама совершенно точно знает: в романе есть целые кусочки, списанные с неё, тогда ещё совсем молоденькой девчонки».

«На центральной улице родной деревни Фёдора Абрамова повстречалась Александра Андреевна Клопова. Та самая, о судьбе которой писатель поведал в своей «Траве-мураве». <...> Есть у Фёдора Абрамова в его «Траве-мураве» рассказик под названием «Самая богатая невеста».

«Александре Михайловне стоит только начать, а после пошло-поехало! Жизнь-то вон какая позади! А Фёдору Александровичу, о чем не скажи, всё интересно. Знай себе слушает и настоящей, не придуманной правдой вооружается».

«Однажды, будучи в своей родной Верколе, Фёдор Александрович Абрамов случайно оказался свидетелем сильно взволновавшей его встречи. Из-за реки домой возвращалась пекариха, и на высоком угоре её поджидал муж. Жалея жену, он говорил ей нежные слова, но она, измученная своей каторжной работой, вместо ответной ласки, стала его попрекать. <...> Все это до того потрясло писателя, что он в тот же день сделал первые наброски к ставшей впоследствии знаменитой повести «Пелагея». Однако первоначально материал все же накапливал под условным названием «Макариха».

«Ниной Васильевной Салгаловой зовут дочь Макаровны (Пелагеи). Она — прототип абрамовской Альки».

«Историю, которая легла в основу одного из абрамовских рассказов, мне посчастливилось услышать в 1988 году в Верколе из уст самой героини. <...> И всякий раз дорисовываю свой снимок, мысленно вкладывая в руки абрамовской героини те самые сковородники, которые она в войну пекла из болотного моха и тем самым не раз и не два свою деревню выручала».

«Удивлению Фёдора Александровича не было предела: „Девка-плотник! И добро бы там какой хлевок сварганила, сарай сколотила, ну баньку, наконец, а то ведь дом срубила. И какой дом! Ладненький, весёленький, со светлым чердаком, а у той светёлки-чердака ещё балкончик с точёными перильцами — терем!...“».

«Судя по дневниковым записям, Фёдор Александрович Наденьку из виду не терял. Когда она вышла замуж, в его дневнике, к примеру, такая запись: «Прелесть девка. Или, вернее, баба. И мужу её, прямо скажем, неслыханно повезло. Красавица, всё ещё с косой, в которую лента вплетена, и умница».

«Она ещё при жизни Фёдора Абрамова выглядела ветошной, голубоглазой старушонкой (это его описание внешности Анастасии Степановны Вороницыной). А когда с нею познакомилась я, бабуля ещё больше остарела. Но по-прежнему не переставала убиваться по хозяйству».